Это было ровно год назад, когда белые рубашки, пышные банты и осенние букеты праздничными ручейками стекались к приветливо распахнутым дверям каждой школы. В этой радостной кутерьме и волнении не всегда можно увидеть и приглядеться к каждому лицу – всё мелькает, как в калейдоскопе.
Наконец мы, родители, вручили своих кукольно наряженных детей учительницам, и те, как гордые наседки, повели каждая свой «выводок» в класс. Вот тут-то она и выделилась, прежде всего, своим внешним видом: застиранная блузка, будто с чужого плеча, вместо бантов – кое-как прихваченные резинкой непослушные волосы, личико замурзанное, глаза – как у попавшего в мышеловку зверька.
Как тебя зовут? На вопрос учительницы, заданный театрально-приветливым тоном, она буркнула себе под нос: Шура.
Не то что моя непоседа-дочка, которая радостно сообщила: а меня зовут Сания!
Сания сразу нашла себе друзей и подружек, вокруг нее с самого раннего детства как-то сразу образуется веселый хоровод для игр и детских дурачеств.
А Шура всегда сидела в классе одна. Одна приходила, одна сидела, одна уходила. Никто и никогда не приходил за ней и тем более не приезжал. Как маленькая старушка, она неловко собирала свои книжки-тетрадки и шла куда-то в сторону от широкого тротуара, в узкий переулок, где ранней осенью пыль, а зимой грязь.
Грязная курточка, мятая одежда, немытое личико – все в ней говорило о неблагополучии, неустроенности, несчастии.
Так оно и оказалось, внешность ребенка не обманывала. Вы же знаете, что лучшее средство информации о школьных делах – это разговоры мамаш и их переписка в чате.
Что это за девочка, как она попала в наш класс? – недовольно спрашивали благополучные мамы благополучных детей.
Неблагополучная Шура часто плакала, размазывая слезы грязным кулачком, и оттого ее лицо было в причудливых серых разводах.
Оказалось, что Шура – сирота. Не совсем сирота, но ребенок с такой судьбой, которую врагу не пожелаешь. Ее отец в приступе пьяной ярости убил свою жену, Шурину маму. Его отправили в тюрьму, а девочку Шуру отдали сестре отца.
Тетка воспитывала Шуру на свой манер: от такой вредной девчонки добром ничего не добьешься, таких в строгости держать надо, и никаких поблажек. Новая одежда? Ласковое слово? Еще чего! Пусть заслужит сначала. А Шура как будто все нарочно делала: училась плохо, на уроках не отвечала, до сих пор буквы вон не выучила… А что я? Я, что ли, буду ее учить? Вон есть учительница, пусть она и учит. А у меня работа, да и своя дочка, родная, есть, о ней кто позаботится? И все время эта Шура ноет: к папе хочу… Правильно, к папе ее, в тюрьму! Никакого сладу нет с ней!
Тетка била Шуру, это мы потом узнали. Все видели, что Шура – нервная девочка, плакса, вечно со слезами в голосе, даже если ничего плохого не происходит. Как щенок обозленный, то канючит, то дерется, с мальчиками особенно. Сколько раз мамы классных мальчиков приходили разбираться, то у одного Шура рубашку порвала, то у другого учебник разрисовала и страницы вырвала…
Однажды после очередного происшествия с Шурой, которая в драке расцарапала лицо однокласснику, тетку вызвала в школу учительница. Меня она попросила задержаться как члена родительского комитета.
В класс смело вошла крупная красивая сорокалетняя женщина с аккуратным каре цвета махагон, в платье с блестками, большой женской сумкой и пластиковым, плотно набитым пакетом. Я сидела в дальнем углу класса, у шкафа с наглядными пособиями, и меня нельзя было сразу увидеть. Но зато я оттуда все видела хорошо. В этой женщине я узнала воспитательницу моей Сании – два года мы ходили в тот детсад, где она работала. Анжела Петровна звали ее, она прямо-таки носилась с моей дочкой и все нахваливала мне ее: ах, какой у вас ребенок, и смышленая, и аккуратная… Это был как бы взаимозачет, как я поняла позже: мой муж тогда работал в театре и часто давал ей пригласительные на два лица. Помню, у нее самой, у Анжелы Петровны, была дочка, на год старше моей, она ее и брала на работу.
Тут в класс заглянула девочка: Мам, ты скоро? Это и была дочка Анжелы Петровны.
Погоди, сейчас тут разберусь, постой в коридоре, подожди меня, — отозвалась мать.
И начала жаловаться: ой, вы знаете, никакого сладу нет с этой Шуркой, уроки делать не хочет, по дому тоже ничего не делает, прямо замучилась я с ней, ну что возьмешь с такой девчонки, у которой отец в тюрьме сидит…
Учительница Кристина Алиевна – молодая и амбициозная, ей тоже совсем не нравилась эта девочка с паклей вместо волос, всегда нечесанная, неумытая, молчунья и хулиганка. Она сочувственно поддакивала Шуриной тетке: да-да, все так, я вам верю, я сама с ней в классе мучаюсь.
Я слушала их разговор и вспоминала, как Сания рассказала мне: Кристина Алиевна ударила Шуру указкой по руке, у Шуры красный след остался. Сания не могла понять, почему так не любят Шуру учительница и дети. Не любят – за некрасивость, неопрятность, неуспеваемость.
Ты тоже не хочешь дружить с Шурой? – спросила я как-то Санию. Это было за день до вызова в школу тетки Шуры.
Она помолчала, потом решительно сказала: нет. От нее плохо пахнет, и она некрасивая, плакса и грязнуля, вечно из носа у нее течет. Никто не хочет играть с ней. Мальчики всегда дразнят ее, и никто не заступается за нее.
Это был трудный разговор с дочкой. Я объясняла Сание, что люди могут выглядеть непривлекательно, да, но нужно понять, почему Шура такая. Потому что у нее нет мамы, она умерла, папа уехал – я не стала рассказывать про тюрьму, потому что пришлось бы тогда рассказать и про весь этот семейный ужас.
Я узнала, что родная дочка Шуриной тетки всегда начищена, наглажена, косички аккуратно заплетены, да и не простые, французские. По ее виду не скажешь, что у нее есть двоюродная сестра, которую она бьет и обзывает. Это происходит дома, там льются те самые невидимые миру слезы, как сказано в классической трагедии.
Вообще вся эта история сильно напоминала сказку про дочку и падчерицу, а мне казалось, такого уже быть не может.
Потом, после этого разговора, я видела несколько раз, как тетка забирала Шуру: ну что ты там возишься? быстрее можешь? сколько можно ждать! Хватала ее за шкирку и тащила из класса злыми резкими движениями сильных рук воспитательницы детсада.
У меня болело сердце при виде этих сцен, но мои попытки повлиять на «воспитательный процесс» обычно заканчивались теткиными репликами: а вы за своей дочкой смотрите!
Она так и не узнала во мне ту самую маму, чья дочка была в ее младшей группе, и чей муж регулярно приносил ей пригласительные в театр.
А потом случился этот самый COVID-19. Детей распустили в начале апреля, начался этот выматывающий онлайн. Что там было с Шурой, я не знала, не до того было – столько забот и тревог было в нашей большой семье: болезнь родных, изнурительные хлопоты, реабилитация после болезни…
Но вот снова сентябрь, наши дети, кое-как закончившие свой первый и такой трудный класс, пришли во второй. Сказали, что для первых двух классов началки будет учеба в школе. Так что цветы-банты – все было, как год назад.
Во второй класс пришли все одноклассники Сании. Все, кроме Шуры. Шура растеряла все, чему худо-бедно училась первые три четверти в школе. Тетка с ней не занималась, только делала вид. Все внимание родной дочери – было ли ей дело до Шуры? Она даже хотела определить Шуру в интернат, но из-за COVID-19 туда не принимали, да к тому же она родственница какая-никакая.
Учительница сказала, что Шуре придется снова пойти в первый класс. Но уже к другой учительнице. Шура снова стояла одна, в стороне, но рядом с новыми первоклассниками. Она мало изменилась, хотя блузка на ней была новая, тетка постригла ее, и прямые жесткие волосы без бантов и резинок покрывали, словно шапкой, ее голову. Из-под челки смотрели все те же глаза брошенного щенка.
Моя подруга спасла такого щенка, выброшенного злыми людьми на дорогу, под колеса машин. Сейчас она ищет ему хозяина, отвергая все «передержки» и места, где эти несчастные создания содержатся все скопом, в клетках. Она говорит: я отдам щенка только тому, кто будет его любить и даст ему свободу.
Шура напомнила мне этого щенка. Все отвернулись от нее – родная тетка, учительница, одноклассники… Мне страшно представить, какой взрослый из нее вырастет.
Кто подарит Шуре любовь и свободу быть самой собой, а значит, быть хорошей? Я верю, что эта девочка может оттаять и повернуть сердце к свету и радости, только помогите ей, взрослые люди, – а дети, ее одноклассники, глядя на вас, тоже примут Шуру как равную и станут с ней друзья. …и звать ее будут не этим шершавым именем – Шура, а назовут – Саша, Сашенька. Как я мечтаю об этом!
Эта история основана на реальных событиях. Имена изменены.
Автор: Элеонора ПРОЯЕВА
Фото: econet.ru
Материал подготовлен Elgezit.kg при содействии Норвежского Хельсинкского комитета в рамках проекта «Истории незащищенности: От знакомства с жертвами насилия к мерам по предотвращению насилия».
